Наша партия на пороге века

Р.И. Косолапов

ЛЕНИНСКОЙ ПАРТИИ летом 2003 года исполнилось 100 лет. Она только на год старше моего отца, а в год моего рождения ей шел всего-то 27-й. Однако это уже была покоряющая умы и сердца, поразительно дальнозоркая и энергично действующая сила. Вот почему естественна и закономерна ей наша самоотдача.

Немного странно начинать юбилейную статью с такого - личного - объяснения, но принадлежность к партии коммунистов-большевиков была и остается для многих соотечественников (и ушедших, и живых) и общественной, интернационально-патриотической ценностью, и ценностью фамильной. За ее плечами мое поколение видело совершение первой в мире успешной социалистической революции, утверждение власти трудового народа, бурю гражданской войны, начало индустриализации страны и перевода крестьянского хозяйства на коллективистские рельсы, колоссальный культурный подъем. Были живы и еще молоды участники событий. Никто из них не скрывал драматизма и ужаса пережитых схваток. Но повсюду преобладал уверенный строй чувств и мыслей победившего трудового народа.

Прошу извинить меня опять-таки за личный момент, но я не отношу себя пока что по мировосприятию к старым и даже пожилым людям (может быть, ошибаюсь; со стороны, конечно, виднее). Помню себя рано - лет этак с двух и до сих пор ощущаю наполненность окружающей среды, самого воздуха тех лет могучим почитанием, или, как стали говорить позднее, “культом”.

- Ну, какой культ мог быть в начале 30-х годов в провинции, в глухомани придонских станиц, кроме культа известного грузина? - скажет мне теперешний собеседник.

- А вот и нет, - отвечу я. - Это не тот культ, которым вам намозолили слух шустроватые, часто певшие с чужого голоса публицисты 50-х и 80-х годов. Это был культ школы, книги, познания, образования, культ ученика и учителя, о котором, характеризуя предвоенную обстановку в нашем Отечестве, пишущая братия почему-то вспоминает с трудом.

Смею утверждать, что авторитет вождей советского периода первоначально утверждался не на праве голого командования или страхе, а на праве высшего знания и опыта, ума и мудрости, сопоставимом опять-таки с учительским. Об этом часто говорили в нашей семье, может быть, и потому, что учительствовала моя мать, но не только: тема занимала очень многих, и она с самого начала имела “школьный” привкус. Наслушавшись таких разговоров и оставшись как-то дома один, я, трехлетний, решил проверить слова старших. И сделал это доступным мне способом: разбил гипсовый бюстик Сталина и посмотрел, что там внутри. Когда мать вернулась домой, ей было внятно доложено, что мозгов у кумира нет. На что моя Клавдия Ивановна реагировала по всем правилам педагогики, объяснив несмышленышу-сыну, что это не сам вождь, а его изваяние, изваяниям же мозги и не положены. Представляю, как кичился бы таким младенческим “покушением” на “культ” какой-нибудь блудный диссидент и как бы негодовал “без лести преданный” сталинист. Но реальная жизнь возвышается и потешается над ними обоими...

СТОЛЕТИЕ ПАРТИИ БОЛЬШЕВИКОВ (РСДРП(б)-РКП(б)-ВКП(б)-КПСС) с достигнутой ныне исторической дистанции совершенно явственно “переламывается” на две равные по времени, но качественно различные половины. Это, во-первых, 1903 год, когда на II съезде РСДРП (формально она основана в марте 1898 года) появляется “большевизм ... как течение политической мысли и как политическая партия” (Ленин В.И. Полн. собр. соч. - Т. 31. - С. 8), - год 1953-й. Это, во-вторых, период с середины 50-х годов прошлого века по настоящее время. Разумеется, внутри этих половин есть свои этапы, большие и малые, связанные с решением тех или иных задач, взлетами и падениями, но это уже детали, о которых речь впереди.

Внимательный читатель тут же укажет на то, что я датирую окончание первого 50-летия истории партии годом кончины И.В. Сталина (05.03.1953), и может усмотреть в этом рецидив того же “культа”. Но я смотрю на процесс не так узко. Для меня очевидно, что Сталин, как и любое другое лицо, которое могло оказаться на его месте, является в данном случае “знаковой” фигурой. Он так или иначе символизирует определенную эпоху во всем ее многообразии, и тут есть над чем поразмыслить.

Полвека, о которых я пишу, отличаются исключительным динамизмом общественного развития, проявленным прежде всего русским и другими народами России, отозвавшимся исключительными тектоническими сдвигами на всей планете. Динамизм этот - такова его отличительная черта, - как правило, положительный. И главных тому причин, действующих в глобальном масштабе, мне видится две. Это, во-первых, включение в историческое действие - в силу накопления нестерпимых внутренних социальных противоречий - громадных масс эксплуатируемого населения - пролетариев и полупролетариев физического и умственного труда. И, во-вторых, обретение этими массами - благодаря становлению в течение второй половины XIX века диалектико-материалистического (марксистского) мировоззрения - соответствующего их реальному положению, устремленного к истине (как говорят философы, адекватного) самосознания. Отнюдь не случайно в наши дни, в полосе переживаемого ныне безвременья буржуазно-бюрократической контрреволюции мы наблюдаем нечто противоположное:

1) приглушение социальной активности угнетенных и обездоленных по вечному захватническому принципу “разделяй и властвуй”, лишение их всеми доступными способами - от обмана и подкупа до запугивания и террора, такого орудия, как консолидация, единомыслие и организация;

2) целенаправленное помрачение сознания людей, понижение его адекватности, насаждение хорошо оплачиваемыми средствами массовой информации (дезинформации) заведомо ложного мировосприятия, навязывание народу чуждого ему комплекса интересов и вкусов, а тем самым и деформация его политического и нравственного поведения.

В РАБОТЕ ЛЕНИНА “ЧТО ДЕЛАТЬ?”, содержащей реалистически обоснованный план построения партии, социалистическое сознание рабочих масс определялось как единственный базис, который может обеспечить нам победу (Ленин В.И. Полн. собр. соч. -Т. 6. - С. 8-9). Сейчас, век спустя, зададим себе два вопроса: не есть ли данное высказывание лишь метафорическое выражение, “красное словцо”, в конце концов, опровергаемое нашим материалистическим мировоззрением (бытие определяет сознание)? А если это положение неопровержимо, то достаточно ли соответственным и ответственным было отношение к нему на протяжении последних десятилетий?

То, что высказывание Ленина о социалистическом сознании рабочих масс как единственном базисе нашей победы - при всей “идеалистичности” его звучания для уха вульгарного материалиста - тем не менее соответствует действительности, доказывается внутриполитической и международной практикой первой половины XX века. Аргументов - исторических и политико-экономических, философских и социологических - набирается на целые тома, но на ограниченной журнальной площади можно сказать только основное.

Появление марксизма и его широкое применение впервые в истории придало осознанию общественного бытия, которое до сих пор носило на себе по преимуществу религиозный отпечаток, объективно-научный характер. Общественное сознание как осознанное общественное бытие приобрело у марксистов новое качество. Оно сбросило мифологизирующую оболочку и стало научно осознанным бытием. Это усилило обратное воздействие сознания на бытие, а совпав по времени с бурным ростом средств массовой информации, особенно всеохватного телевидения, и вовсе стало фактором уподобления одного другому.

Колоссально возросла положительная роль истинного знания, но одновременно усугубилось отрицательное влияние превратного сознания. Вброс в ТВ и Интернет, наряду с правдой, человечностью и красотой, гор лжи, безнравственности и безобразного говорит сам за себя. За столетие буржуазия научилась противопоставлять социалистическому сознанию рабочих масс паразитарно-потребительское и эгоистическое сознание частного собственника в его красочно-привлекательном и цинично-продуманном, тщательно психологически-мотивированном оформлении. Историческая инициатива идейного наступления истины (а с нею и высокой духовности) принадлежит сознательному пролетариату и его революционной интеллигенции. Это отчетливо обозначил II съезд РСДРП, который новаторски утвердил роль газеты “Искра” как созидателя политической партии, - по-видимому, величайшей в мире. Но этим открытием воспользовалась и буржуазия. Если после Октябрьской революции организовывались лишь контратаки лжи, то после победы Советского Союза в Отечественной войне развернулось ее широкое контрнаступление. Оглядываясь назад, в 50-80-е годы, следует признать, что к такому режиму работы и борьбы мы не сумели приспособиться ни в организационном, ни в финансовом, ни в идейно-психологическом, ни в кадровом отношении.

ПРАВИЛЬНО ГОВОРИТСЯ, что если бы удалось ориентировать общественное сознание всецело в духе научного социализма с обязательной опорой на реально-гуманистический контекст всей совокупности культурных ценностей Античности, Возрождения, Просвещения и научно-технической революции XX века, капитализм не мог бы долго удерживать свои позиции, не мог бы их время от времени себе возвращать.

Но это гипотетический, идеальный вариант, который на деле заведомо неосуществим. В силу самой диалектики, то есть пульсирующей противоречивости общественного развития, такого просто не бывает. Это общее соображение - верное, но отдающее отвлеченным академизмом - тысячекратно подтверждается непосредственным обращением к “нашей буче, боевой, кипучей” классовых взаимоотношений и классовой борьбы.

Большое видится на расстоянии. И за примерами не надо далеко ходить. Взять хотя бы споры вокруг параграфа первого Устава партии на том же II съезде. Известно, что Ленин формулировку членства в партии четко обусловил участием в работе одной из ее организаций, а Л. Мартов настаивал на расплывчатом праве “зачислять себя в члены партии всякому профессору, всякому гимназисту и “каждому стачечнику”...” (Ленин В.И. Полн. собр. соч. - Т. 8. - С. 189). Далеко не все тогда рассмотрели в этом, казалось бы, мелком и частном расхождении по организационному вопросу размежевание между сторонниками творческой революции и сторонниками пассивного выжидания, когда к революции приведет стихийная эволюция производительных сил. Историческая воля и историческое безволие проявились здесь наглядно. Но, повторюсь, далеко не все это видели. Ленин скрупулезно подсчитывал при голосовании все “за” и “против” на малочисленном в ту пору съезде (51 решающий голос), а кое-кто недоумевал: зачем это нужно? Но сквозь “магический кристалл” марксистской методологии, которой, как Ленин (и это выяснилось позднее), не владел никто, уже просматривались главные перипетии партийного строительства, русских революций, восприятие их двумя, уже обозначившимися лагерями российской социал-демократии. Более того, проявившийся тогда организационный оппортунизм довольно быстро прокукарекал о себе и как оппортунизм в теории. Только большевизм смог в течение длительного исторического периода выступать как “ум, честь и совесть нашей эпохи...” (Ленин В.И. Полн. собр. соч. - Т. 34 - С. 93).

Последнюю формулировку - броскую, гордую и обязывающую - в брежневские времена даже выносили на первую страничку партбилета, но проделали это, к сожалению, уже тогда, когда КПСС переставала ей соответствовать. Отсюда отнюдь не следует, что таковая вообще была неверна. Как и все связанное с интеллектуальной, нравственной и политической оценкой, она носит, очевидно, конкретно-исторический характер, с сугубым учетом места и времени. Вспоминаю свое выступление на эту тему перед аппаратом ЦК, кажется, осенью 1980 года, незадолго до XXVI съезда. У меня не было заранее подготовленного текста. Однако я хорошо видел свой замысел. Группировка вопросов и острый фактический материал, на который они были “посажены” (главным образом из богатейшей читательской почты журнала “Коммунист”), были призваны вызвать озабоченность и тревогу. И, кажется, я достиг цели. Об этом могу судить по напряженной тишине зала и по вопросам слушателей, понимавших, что разговор идет на грани риска. Можно было ожидать наветов и кляуз. Но ничего подобного в тот момент и позже до меня не дошло. В партии уже жаждали и ждали перемен, но, разумеется, не таких, какие начались пять лет спустя.

Тогда не было столь отчетливо ясно, как теперь, что КПСС справедливо могла именоваться “умом нашей эпохи”, строго говоря, лишь в полустолетии 1903-1953 годов, и надежда подтвердить это призвание в настоящем времени еще была жива в партийных рядах.

ГОВОРЯ О ПАРТИИ как об “уме нашей эпохи”, я меньше всего настроен на комплименты ей или же на попытки изобразить ее в роли “мессии”. Очевидно, что если журналист поступает только так, он обречен либо на дешевое краснобайство, либо, что еще хуже, на дискредитирующую болтовню, которую не преминут поднять на смех “демократы”. Мое намерение идет в другом направлении и, по-видимому, имеет куда более масштабные и глубокие основания. Я имею в виду то неповторимое исторически-функциональное предназначение, которое выполняет партия. Причем, очевидно, от этого ее предназначения следует отличать ее теперешний (долго- или кратковременный) потенциал, который постоянно меняется, ибо зависит от численности и облика входящих сюда людей, от многообразных социо-культурных условий, в которых они действуют. Зависит даже от уровня подготовленности и самоотверженности “первых лиц”, чем во многом предопределяется, что есть данная партия сейчас на деле.

Для ленинской точки зрения периода становления партии весьма примечательна, казалось бы, второстепенная резолюция об отношении к учащейся молодежи. Приветствуя оживление “революционной самодеятельности” в ее среде, II съезд ориентировал все свои организации на содействие этой молодежи в ее объединении, с тем чтобы “поставить на первый план в своей деятельности выработку среди своих членов цельного и последовательного революционного миросозерцания, серьезное ознакомление с марксизмом, с одной стороны, а с другой стороны, с русским народничеством и западноевропейским оппортунизмом, как главными течениями среди современных борющихся передовых направлений...” (Ленин В.И. Полн. собр. соч. -Т. 7. - С. 253). Гарантии высокой, все время повышающейся идейности, развитие и усвоение передовой теории для Ленина - безусловная составляющая партийности. Эта составляющая настолько существенна, что она заложена в Устав РСДРП как компонент организационной структуры общего руководства партии.

Теперь почти не вспоминают о том, что эта структура вначале существенно отличалась от той, которую мы знаем по поздней КПСС. По модели “двух троек”, выдвинутой Лениным и поддержанной большинством II съезда, были образованы ЦК, который “объединяет и направляет всю практическую деятельность партии”, и редакция ЦО (Центрального органа), которая “руководит партией идейно, редактируя ЦО партии, научный орган и отдельные брошюры”. Кроме того, съезд назначал Совет партии из пяти лиц, в обязанность которого входило решать “дела о пререканиях и разногласиях между редакцией ЦО и ЦК в области вопросов общеорганизационных и тактических” (Там же. - С. 256-257). Персонально в эти коллегии были избраны: в ЦК - Г.М. Кржижановский, Ф.В. Ленгник и В.А. Носков; в редакцию ЦО - В.И. Ленин, Л. Мартов и Г.В. Плеханов; в Совет - П.Б. Аксельрод, Ф.В. Ленгник, В.И. Ленин, Л. Мартов и Г.В. Плеханов. Заглядывая далеко вперед, скажу, что организационно роль ЦО (большую часть истории партии им была “Правда”) в качестве содержательно-головной части партийного руководства тем или иным способом надежно закреплялась в течение ее первого 50-летия. А в дальнейшем в ходе вялотекущего идейно-психологического кризиса партии она, к сожалению, ослаблялась и принижалась.

ПОСМОТРИМ НА ПРОЦЕСС рождения партии с несколько необычной, новой точки зрения. Констатируем, что он происходит в результате как вторжения в историю миллионных масс, организованного труда, так и научного самопознания общества. Это позволяет сам данный факт трактовать как появление на свет невиданного до того “органа” ноосферы - сферы разума, которая, по В.И. Вернадскому, наращивается в XX веке в результате процесса эволюции на биосферу, а уточняя его положение по Марксу и Ленину - на социосферу, на комплекс общественных отношений, венчающий развитие всего живого.

Ставя вопрос таким образом, я рискую услышать со стороны близких мне по взглядам людей упреки в “идеалистическом уклоне”, со стороны оппонентов из другого лагеря - набившие оскомину россказни о “крахе” большевизма. Но точку в обоих случаях ставить рано. Напомню: по Вернадскому, то понятие ноосферы, которое вытекает из биохимических представлений, находится в полном созвучии с основной идеей, проникающей “научный социализм”, а Октябрьская революция, утверждение Советской власти, тоже по Вернадскому, знаменуют собой “начало перехода к государственному строю сознательного воплощения ноосферы” (Философские мысли натуралиста. - М., 1988. - С. 94, 501-502). Совершенно очевидно, что началом начал в этом деле служит именно партия. От “Развития капитализма в России” Ленина (1898) до “Экономических проблем социализма в СССР” Сталина (1952) просматривается единая гибкая, хотя и внутренне противоречивая, линия. Иной она и не может быть.

Характерная особенность первого полувека истории партии: она возглавлялась людьми (Ленин, Сталин), которые с равным мастерством ведали делами ЦК и редактировали ЦО. В течение второго полувека ЦК подолгу “рулили” Хрущев, Брежнев, Горбачев (Андропова и Черненко не включаю в этот ряд, поскольку время пребывания каждого из этих тяжелобольных людей на посту лидера партии составляло год-полтора), которым персонально было бы опасно - в силу нехватки, мягко говоря, культуры - доверить вести, к примеру, “Правду”. Первые двое творчески совмещали в своей деятельности амплуа организаторов и теоретиков, идя подчас по социально-политической целине, лично рискуя всем, не имея исторических прецедентов, постоянно учась сами и сами уча. Прочие опирались на могучий управленческий аппарат и многогранный опыт, накопленный до них, наследовали богатейшую по ресурсам, вторую мировую державу и всегда оставались духовными иждивенцами своих предшественников. Это духовное иждивенчество - важнейший критерий оценки индивидов, претендующих на роль исторических личностей. И его важнейший признак - превращение работы теоретиков этого периода в подобие придворного лакейства.

Как писал когда-то Платон, “тот, кто мудр, к мудрости не стремится”. И тут же добавлял: “Но не занимаются философией и не желают стать мудрыми опять-таки и невежды. Ведь тем-то и скверно невежество, что человек не прекрасный, не совершенный, не умный вполне доволен собой. А кто не считает, что в чем-то нуждается, тот и не желает того, в чем, по его мнению, не испытывает нужды” (Антология мировой философии. - Т.1, ч.1. - М., 1969. - С. 384-385). Руководители такой партии, как наша, должны были во что бы то ни стало избежать возможности применить к ним это древнейшее положение. Но, как видим, не избежали. Это значит, что партия после Ленина и Сталина не смогла осознать, поддержать и оправдать себя как зародыш, как начало и феномен ноосферы. Пока что, по-видимому, не осознала она и покушение на себя сил реакции как попытку деформировать и извратить переход к ноосфере всего человечества.

Невольное обращение в прошлое сегодня не самоцельная ностальгия. Раны, что болят, когда бы они ни были получены, постоянно напоминают о себе. Но это боль особенная. То не пассивное страдание, признак бессилия и упадка, а спутник рождения нового. Рождения эры диалектического разума.

ПРОДОЛЖАЯ деликатную, капризную и рискованную тему “Социалистическое сознание рабочих масс как единственный базис, который может обеспечить нам победу”, приходится рассматривать такие ее аспекты, как:

глубина усвоения наследия научного социализма, фундаментально поставленное научное, нравственное, эстетическое просвещение;

развитие социальной теории на уровне современной науки в тесном альянсе с практикой;

концентрация теоретически образованных кадров в высшем звене партийного руководства и их рассредоточение по всему организму партии, дискуссионный режим работы, иначе говоря, плотность и интенсивность идейного общения.

Нельзя сказать, что этим сюжетам не уделялось внимания в политической литературе советского периода. Но вот последний, мне кажется, недооценивался.

В моей личной “одиссее” был такой острый момент. В конце января 1986 года, на другой день после погрома, учиненного Б.Н. Ельциным (за которым стоял Горбачев), руководства Московской городской парторганизации (В.В. Гришин и др.), меня вызвал секретарь ЦК М.В. Зимянин и сообщил, что я освобождаюсь от работы в “Коммунисте”. “Вопрос предрешен. Мотивов не знаю, - сказал Михаил Васильевич. - Участия в решении не принимал...”. И как бы в утешение добавил: “Ну что ж, у тебя еще впереди вторая половина жизни...”.

Не скрою, сообщение звучало довольно дико, но у меня и до “перестройки” существовала “готовность номер один” сменить род занятий. Тут же я позвонил ректору МГУ академику А.А. Логунову и поехал к нему. По дороге уже размышлял не столько о своем профессорском будущем - тут было все более или менее ясно, - сколько о том, кто же из подготовленных марксистов останется в ЦК. Себя, конечно, ругал за самомнение и подобие эгоцентризма, но не мог отделаться от ощущения, что образуется нечто, вроде вакуума. И оказался недалек от истины.

В самом деле, из шести академиков-обществоведов, подобранных в ЦК XXVII съездом, только В.Г. Афанасьев писал свои труды сам и мог рассматриваться как грамотный популяризатор марксистско-ленинской теории. А.Г. Егоров был известен как автор давнего сборника статей по эстетике и весьма “застенчивый” политик, Л.Ф. Ильичев и П.Н. Федосеев (“мудрый старик”, по оценке Горбачева) - как прожженные, еще со сталинских времен, кремлевские интриганы и покровители системы “заавторства” в Академии наук, Б.Н. Пономарев - как деятель с прошлым без будущего. Об А.Н. Яковлеве я уже не говорю. Циничная эволюция его от “главного идеолога” КПСС до главного извратителя и погромщика большевизма широко известна. Мне было ясно, что такой подбор “серого вещества” в мозг партии означает ее духовное разоружение, а значит самоубийство, со всеми вытекающими отсюда трагическими последствиями.

Мы привыкли к общим декларациям о том, что историю делают народные массы. И это по большому счету верно. Но на примере Французской и Октябрьской революций мы знаем, что их за десятки лет подготовляют своего рода философские революции, кардинальные повороты в умах, которые по самому своему характеру первоначально являются делом и уделом немногих. Точно так же контрреволюции получают простор для своего махрового расцвета, когда ослабляются позиции передового мировоззрения в обществе (а позиции - это конкретные люди, рассматриваемые в данный момент на своих конкретных местах) и когда таким образом получает простор, в результате захвата средств массовой информации силами реакции, демагогия и ложь. К подобному изменению хода событий КПСС, если иметь в виду состояние ее верхнего эшелона, была не подготовлена. А если учесть прямой антикоммунизм Горбачева-Яковлева, по их позднейшему признанию, долго прикрывавшийся благонамеренным камуфляжем, то застигнута врасплох. Проявило себя существенное внутрипартийное противоречие, особенно развившееся в 70-х годах: с одной стороны, сильное сокращение ее идейного ядра, когорты убежденных, переубеждаемых только истиной, творчески мыслящих коммунистов, с другой стороны, нездоровое разбухание партии, достигшей 20-миллионной отметки, вплоть до потери ею мировоззренческого лица.

По моим наблюдениям 90-х годов, после горбачевско-ельцинского разгона партии в ней (точнее, в организациях, возникших на ее месте) восстановились миллион - от силы полтора - человек, то есть 5-6 % прежнего соcтава. И эта цифра заставляет задуматься. Идейных, неробких коммунистов к моменту ее запрета оказалось в два десятка раз меньше ее формальной численности. По данным Л.А. Оникова, в “перестройку” впервые после 1921 года (тогда некоторые левые не приняли нэп) повторился значительный выход из партии. В 1921 году он составил 18 тысяч, в 1989-м - 140 тысяч человек. На сей раз по большей части это были рабочие, “26 процентов причиной выхода назвали неверие в КПСС как в политическую силу, 17 процентов - неверие в перестройку” (КПСС: анатомия распада. / М., 1996. - С. 148). Было немало не назвавших своих подлинных мотивов и, конечно, таких, для кого партия перестала соответствовать их карьерно-коммерческим ожиданиям. В КПСС уже не оказалось личностей, на которых, как на образец, как на учителя, как на знамя, стоит равняться. И, наоборот, она была перегружена мещанами, “осторожными человеками”, готовыми наступить на упавшее, “бесхозное”, все еще искрящее сердце Данко...

Ленин разделял мнение, что “сила организации определяется не числом членов, а влиянием на массу”. В определенных условиях (например, при спаде массового движения) он даже отваживался “на кажущийся парадокс: число членов организации не должно подниматься свыше определенного минимума для того, чтобы влияние ее на массу было широко и устойчиво” (Ленин В.И. Полн. собр. соч. - Т. 22. - С. 210). Разве не об этом шел основной спор еще на II съезде партии? К середине 80-х годов в КПСС была нарушена мера, то есть соотношение между качеством ее рядов и количеством ее членов, чем и воспользовались антисоциалистические элементы.

В полемике вокруг параграфа первого Устава партии в 1903 году выявились разногласия между теми, кто рассматривает партию как передовой отряд рабочего класса, и теми, кто смешивает ее со всем классом и его попутчиками; между теми, кто видит в партии организацию сознательных революционеров, и теми, кто причисляет к ней всех помогающих, примыкающих и сочувствующих. Плеханов, разделявший точку зрения Ленина в этом вопросе, метко уподобил небольшевистский подход анархии. История оказалась великой насмешницей, столкнув на эти позиции Горбачева. Свидетельство тому - реабилитация им меньшевизма и попытка навязать КПСС заявление “о себе как партии демократических реформ”, реформаторства и реформизма на последнем (в буквальном смысле слова) июльском (1991 года) Пленуме ЦК (См.: Правда. 1991. 26, 27 июля). Вопрос теперь стоял так: либо партия, сбрасывающая с себя пятнистого пигмея - а это было бы предрешено, если бы состоялся назначенный на ноябрь-декабрь 1991 года внеочередной XXIX съезд КПСС, - либо пигмей, уничтожающий партию. Пигмей, исходя из своих низменных интересов, должен был сделать все возможное и невозможное, чтобы этот съезд не состоялся. Партия должна была сделать все, чтобы убрать пигмея. Случилось, казалось бы, невозможное: пигмей победил партию. Этот печальный казус лишний раз показал: нисхождение на меньшевистские позиции и промедление с возвратом на нормальные для нее означает гибель.

СОГЛАСНО ЛЕНИНУ, “главное в учении Маркса, это - выяснение всемирно-исторической роли пролетариата, как созидателя социалистического общества” (Ленин В.И. Полн. собр. соч. - Т. 23. - С. 1). Сие, миллионы раз повторенное, тысячи раз опровергавшееся заявление, не тускнеет с годами. Все дело в том, что являет собою пролетариат в разные периоды истории, насколько верно он осознает себя в данный момент, насколько чутко и точно понимает его и его миссию, насколько провидчески ведет себя его собственная партия.

Рассматриваемая с этой точки зрения судьба КПСС во второй половине столетия может быть истолкована как судьба партии, теряющей кровное ощущение своего класса; со своей стороны рабочий класс СССР этого периода может быть трактован как класс, теряющий кровное ощущение собственной партии.

Не имея возможности из-за нехватки места подробнее анализировать эти процессы, укажу здесь на два знаменательных факта. Первый - ошибочный отказ КПСС от идеи диктатуры рабочего класса на XXII съезде КПСС в октябре 1961 года; второй - использование армейских подразделений против рабочей демонстрации в Новочеркасске в июне 1962-го. За первым угадывалась затененная фигура старого “теоретика”, бывшего финского социал-демократа О.В. Куусинена, окруженного молодыми щелкоперами, за вторым - и хамское поведение по отношению к рабочим администрации Электровозостроительного завода, и перепуг верхов (Н.С. Хрущев, А.И. Микоян). Полагаю, что эти очень разные вещи - явления одной социальной природы, свидетельствующие об утрате классового чутья, по меньшей мере, частью ЦК, симптомы взаимного отчуждения партийной бюрократии и рабочей массы - болезни, подкрадывавшейся к партии и обществу издалека.

Помимо непосредственных социально-экономических причин случившегося, так или иначе освещавшихся в печати, я хочу обратить внимание на один, сравнительно малоизученный аспект. А именно: недодуманность в каком вопросе, нерешенность какой задачи привела к указанным (напрашивается слово “ошибкам”, но дело обстояло куда хуже) провалам в осмыслении и обновлении политической линии КПСС?

Думается, в центр должна быть поставлена необходимость к тому времени модернизации (не отмены!) формулы “диктатура пролетариата (рабочего класса)”, развития ее в формулу “политическое доминирование объединенного производительного и творческого труда”. Не замена государства диктатуры трудящихся - при неизменной по содержанию, но гибкой и многообразной по формам диктатуре капитала в буржуазных странах - пресловутым утопическим “общенародным государством”, создающим “крышу” для “теневого” накопительства, а принципиальное различение систем “трудовластие” в странах социализма и “капиталовластие” в странах с частнособственническим строем.

Примером возмутительного догматизма советского периода было вульгарное толкование руководящей роли рабочего класса, противопоставляющее работников физического труда работникам труда умственного и приписывающее первым не выполнимые для них функции и задачи. В то время как в условиях научно-технического прогресса естественным образом возрастали объем и сложность умственных операций, равно как и квалификация производственного персонала, иные влиятельные академики продолжали бить поклоны “работягам” традиционного типа. Особенно усердствовал в этом направлении упомянутый Федосеев. Он не признавал отрядом рабочего класса “инженерный пролетариат” (Ленинский сборник XXXVII. - С. 213), писал доносы на тех, кто поддерживал эту формулировку. В обстановке, сложившейся после 1953 года, игнорировались и четкие установки Сталина на сей счет (См.: Соч. - Т. 11. - С. 75-77; - Т. 13 - С. 65-69; - Т. 14. - С. 336-339). Современное понимание обновлявшегося рабочего класса, его фактической интеграции с производственной интеллигенцией, все шире утверждавшейся на рубеже 50-60-х годов, не было присуще ЦК, и это пагубно сказалось и на его социальной политике, и на его будущем.

УТРАТА КЛАССОВОЙ “ЦЕНТРОВКИ”, четкой ориентации на консолидированный физический и умственный труд, массив производительных и творческих работников - на мой взгляд, кардинальная причина поражения КПСС. Восстановление этой “центровки” и этой ориентации - единственный, хотя и невероятно трудный, выход из создавшегося положения.

В ходе “ускорения”, “перестройки” и “реформ”, прикрывавших в течение пятилетки преступный курс на демонтаж социализма, произошла существенная перекройка психологического облика, строя мыслей и чувств наших сограждан, всей совокупности их мотиваций. Приобретение в течение десятка лет миллионных или даже миллиардных долларовых состояний было невозможно в обществе, где распределение (хоть и с большими огрехами) осуществлялось по труду, по его качеству, количеству, результатам. Расслоение на горстку сверхбогатых и бездну малообеспеченных, бедных и нищих мыслимо только тогда, когда основные усилия в экономике направлены не на производство материальных и духовных благ для народа, а на наращивание, причем любыми средствами, абстрактного богатства. Если советские поколения вступали в жизнь вдохновленные Ломоносовым и Пушкиным, Герценом и Чернышевским, полетами Громова и Чкалова, творениями Горького и Шолохова, Октябрем и Победой, атмосферой поисков и свершений, то нынешние, отнюдь не по собственной вине, мечтают о карьере финансистов и банкиров, то есть об искусственной бескрылой сфере деятельности, где деньги делают деньги. Правда, и банкиры тоже “трудятся”, часто “вкалывают” не покладая рук, но это труд не созидателей, а посредников, лишь косвенно и отдаленно связанных с высеканием Давида из мрамора. Этот выбор без решительного поворота молодежи к сфере реального производства и многообразного предметного творчества грозит всесторонним вырождением.

КПСС очевидно не справилась с задачей оптимального стимулирования труда, десятки лет вращаясь между его моральным и материальным поощрением и не умея осознать и применить перспективное поощрение самим содержанием деятельности. Возможностью самоутвердиться как профессионал и личность, новатор и первооткрыватель, как мастер. Партия не пыталась не то чтобы овладеть механизмом превращения труда в первую жизненную потребность, но даже сделать эту проблему предметом объективного изучения. В результате 60-70-е годы, несмотря на постановку амбициозных задач коммунистического строительства и несомненный рост объемов производства, оказались совершенно бесплодными. Не появилось не только ни одного стойкого “ростка коммунизма” - не было предпринято сколько-нибудь серьезных усилий, направленных на упрочение и повышение зрелости социалистического уклада жизни.

Сильной стороной партии первого 50-летия явилось то, что она “работала” на такой черте диалектико-материалистического мировоззрения, как опережающее отражение действительности, делала упор на потенциал научного предвидения. К сожалению, в последующем такой упор - из-за резкого понижения интеллектуального уровня персонального руководства при так называемой геронтократии - стал практически невозможным. Дело доходило до парадоксальных вещей. “Еще при жизни Брежнева, - вспоминает Е.И. Чазов, - я сказал как-то Андропову, что вряд ли мы далеко уйдем, если страной руководят люди, у которых при компьютерной томографии (вид рентгенографии. - Авт.) мозга обнаруживается атрофия его коры. На это Андропов довольно резко ответил: “Если бы это было только у одного (имя названного лица я опускаю. - Авт.)... Посмотреть на некоторых других, так Вы не у одного обнаружите те же самые изменения” (Рок. - М., 2000. - С. 95). И старческая аномалия, и не знающее возраста невежество равно нетерпимы в руководстве нашим движением, независимо от чьих бы то ни было прошлых деяний и заслуг.

С МАРТА 1985 ПО АВГУСТ 1991 ГОДА мы были свидетелями мучительного, сдабриваемого изрядными дозами цинизма процесса отстранения КПСС от власти. Попутно новоявленные “демократы” старались не мытьем, так катаньем сделать под себя “другую страну”. И хотя они в этом с помощью Запада в общем преуспели, прошедшие 18 лет показали жизнестойкость, неуничтожимость в России Компартии. При этом я имею в виду не только наследие КП РСФСР, то есть КПРФ, но и другие многочисленные инициативные структуры, в том числе незарегистрированные: СКП-КПСС, РКРП, РПК, КПС, ВКПБ, СК, Объединение в защиту прав коммунистов, Народное коммунистическое движение и др.

С декабря 1993 года КПРФ, уже по Ельцинской конституции, имеет фракцию в Государственной думе. Она допущена к власти, располагает внушительным представительством в парламенте, но властью не обладает. При сложившихся условиях это малоперспективное застойное положение, требующее перемены сфер приложения сил, иного подхода к населению, творческого возрождения уже накопленного опыта и накопления нового.

Из широкого круга встающих при этом проблем я возьму только одну - отношение коммунистов к себе как интеллектуальной силе общества. Партия, на мой взгляд, не может не быть очагом политической культуры, пролетарского демократизма, научного социализма, передовой школой всестороннего просвещения трудящихся масс, что особенно важно в условиях ее временного поражения, упорного переучивания на новый лад, подытоживания увиденного и пережитого, идейного перевооружения. Это не фальшивая “школа коммунизма”, как десятки лет у нас незаслуженно величали обюрократившиеся профсоюзы. Это - мастерская передовой теории, в которой применяют диалектику как алгебру революции (слова А.И. Герцена) и где утверждается безусловный приоритет истины. Это - союз учащихся и учащих, для которых не пустое слово - провидческая и проективная, дающая целеуказания реальной практике, роль их учения.

В одном из отправных документов научного социализма - “Тезисах о Фейербахе”, относящемся к 40-м годам позапрошлого века, точка зрения старого материализма определяется Марксом как “гражданское” общество, сумма суверенных частных собственников-индивидуалов; “точка зрения нового материализма есть человеческое общество или обобществившееся человечество” (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. - Т. 3 - С. 4). Буквально по правилу: новое есть хорошо забытое старое, - реставраторы капитализма в наши дни рекламируют “гражданское общество”, эту мумию XVIII века, в качестве “последнего слова” своих социологов и правоведов. В то же время явственные признаки, предвестие действительно близящегося обобществления человечества, - технологические и организационные - они, стремясь во чтобы то ни стало законсервировать частнособственнический строй, именуют неопределенным термином “глобализация”.

О каких признаках идет речь?

Это - сверхдостаточное накопление средств массового уничтожения (СМУ), делающее мирное сожительство народов единственно рациональным режимом сохранения всего живого на Земле.

Это - система средств массовой коммуникации (СМК), обеспечивающая быстрый доступ в любой район любого континента.

Это - вездесущая система средств массовой информации (СМИ).

Это - система средств массового жизнеобеспечения (СМЖ).

Последнее особенно важно. При создавшемся ныне перепотреблении 1/6 населения Земли (“золотой миллиард”) и незавидном, зачастую нищенском положении всех остальных мировое сообщество достигло такого уровня развития, когда оно располагает производственными мощностями, достаточными для обеспечения нормального, достойного благосостояния каждого.

США всего при 5 % населения Земли поглощают свыше половины добываемых земных ресурсов и “производят” около 70 % засорения окружающей среды. Между тем миллиарды вынуждены довольствоваться одним-полутора долларами в день, недоедать и голодать. Сердобольный Римский клуб, закладывавший основы знаменитой Концепции устойчивого развития, не скрывал этого вопиющего противоречия, но вынес странную, сомнительную с точки зрения гуманизма рекомендацию по его устранению - сократить население земного шара примерно втрое. А почему бы народам не подумать о другом пути? О достижении консенсуса в отношении дальнейшего обобществления производительных сил, ограничения нездорового избыточного потребления в ряде регионов и решения возникающих в этой связи проблем на началах социального равенства.

Гитлероидная авантюра Буша в Ираке, поставившая под вопрос сохранение колыбели цивилизации в Старом Свете и приведшая к внешнеполитической изоляции Соединенных Штатов, лишний раз подтверждает, что надо искать альтернативу и что альтернатива имеется. И самая радикальная, самая гуманно-реалистическая из них может быть разработана и представлена коммунистами. Больше некому это сделать. Никто не способен столь последовательно выступать за спасение и свободу человека труда, а значит и всего человечества.

Разумеется, в одной статье не скажешь всего о том, как партии вновь обрести себя, как основательно утвердиться в качестве пионера ноосферы. Нужно преодолеть ее кружковое состояние, раздробленность, поддерживаемые в ней реакцией, мелкобуржуазным индивидуализмом, обыкновенной безграмотностью. Нужно точнее определиться в политической системе современного российского общества, лучше уяснить свое отношение к буржуазному парламентаризму. Нужно не распылять, а соединять все более или менее способные кадры и т.д. и т.п.

Однако хочется завершить не этим. Дело в том, что нас постигла эпоха, подобную которой описал русский философ Н.А. Бердяев, испытавший в молодости увлечение научным социализмом. “Можно сказать, - отмечал он, - что эпоха наша оскудела гениями и дарованиями и потому в ней все больше о чем-то, чем что-то... Я думаю, что это обычное рассуждение в корне ложно. Наша эпоха страдает волей к бездарности, волевым отвращением от гениальности и даровитости”. Скажем больше: воля к бездарности прямо и косвенно, исподволь тысячами способов отнюдь не случайно насаждается и поощряется именно в левом движении. Понятно, кому это выгодно, и партии насущно необходимо превозмочь подобную инерцию. “Человек должен быть дерзновенным, дерзновением воли стяжает он благородные дары Духа, - писал Бердяев. - Когда он будет не один, когда Дух будет жить в нем, тогда отпадет человечески самолюбивый и суетный вопрос о размерах дарований” (Философия свободы. Смысл творчества. М., 1989. - С. 15-16).

Этот философ, понятно, рассуждал тут о религиозной духовности. Но не менее сильна развитая духовность светская, душой которой является материалистическая диалектика. И надо сделать все, чтобы ее вершиной вновь стала наша партия.

Примечания